Болезнь нам дается для чего-то. Для остановки, паузы, переоценки жизни, просто тишины.
Мне снова снился папа. И дачи, которые живут в моих снах, и которые я никак не могу посетить и продать.
Папа занимался благоустройством. Как всегда что-то чинил, строгал, копал, наводил порядок.
Как всегда я забежала на минутку, чтобы лишь сказать, что в этом году опять не успею здесь ничего посадить, потому что надо проверить и другие дачи, которые скоро мы просто потеряем, потому что совсем там не появляемся.
Папа посмотрел на меня долгим взглядом и ничего не сказал.
Я, как всегда, засуетилась, заторопилась, поспешила уйти.
Если бы это был не сон, что бы я сделала?
Я бы просто села рядом и смотрела на него. На его неспешные движения, на то, как он управляется с лопатой, граблями. Как бережно обращается с землей.
Потом бы стала помогать ему. Рыхлить землю, делать грядки, убирать неизвестно откуда взявшиеся камни.
Мы бы просто работали вместе. Каждый отдельно и вместе. Потому что в такие моменты, когда ничего не нужно говорить, можно почувствовать, как мы близки и как дороги друг другу.
Суета, суета, суета. Она не отпускает меня даже во снах. Куда спешим? Куда торопимся? Чтобы быстрей стать чьим-то сном?
Болезнь дает нам паузу. И возможность для перезагрузки. Возможность вернуться к себе настоящему. Если еще не поздно.
Не мети мне на косы, – женщина пела, убирая квартиру перед праздником. Мельком взглянула в зеркало и со вздохом отвернулась. Да, песня про нее. Такая же грустная и подводящая итоги жизни. Женщины, которая по-прежнему хочет любви.
Даже не любви, нежности, приятия, поддержки. Но ушла стройность, тело стало толстым панцирем, а все рыцари давно уже ускакали в поисках других более молодых невест.
Женщина подошла к окну и ахнула.
За стеклами кружились хлопья снежинок, которые кувыркались, водили хороводы, закручивались в непонятном танце, то приближаясь к ее окну, то удаляясь и тая в белом мареве.
Это был снегопад. Но такой легкий, воздушный, волшебный, сказочный, что женщина, залюбовавшись, улыбнулась. А потом рассмеялась.
Потому что реально увидела за облаком снежинок мальчишку, который махал ей пушистой рукавичкой. Это ее детство заглядывало к ней в окно, даря ей ту самую нежность, о которой она только что мечтала.
Такая красота, что мужчины прилипают к телевизорам, а все женщины хотят быть на нее похожими: так же стричься, так же одеваться, так же подводить глаза.
Она, эта женщина из телевизора, особенная.
Другая. Волшебная, недоступная, нереальная.
Мы стояли с ней в курилке. Она — подстриженная, точнее — обкоцанная мужем. В приступе ревности он взял ножницы и поотрезал Ленке ее локоны — чтобы никому не нравилась, чтобы была только его. Только его.
А Ленка ржет.
— Смотри, что я придумала! Я тут достригла, тут убрала. Эту прядь выкрасила в розовый, теперь все девки сдохнут от зависти и захотят повторить. Только у них не получится. Такой креатив только от ревности можно создать!
Стоит, смеется над собой.
Балдежная она, Ленка.
В телевизор сама попала. Без всяких папенек-маменек.
Пришла. Прочитала. Понравилась.
Фамилия у нее была дурацкая. Быстро поменяли.
Сейчас, если бы она не стояла рядом, не ржала бы как полоумная, я бы тоже думала, что она какая-то особенная. Но я-то знаю, что она девчонка как девчонка. Я на монтаже на телевидении работаю. Да, я знаю, что она нормальная девка. И что жить ей в сто раз сложнее, чем мне. Потому что красивая она. С голубыми бездонными глазами. Куда Барби до нее! Та холодная, недоступная, а Ленка живая, веселая, открытая, яркая.
Если про меня говорить. Я обыкновенная. Отработала, пошла вечером домой. Там муж, дети, круговорот дел, одним словом.
А Ленка сейчас выйдет — а там уже десяток поклонников, и все с букетами.
Такого количества я в жизни своей не видела. Это я про цветы.
Но тут подъедет он, тот самый, что ей волосы обкромсал, выдернет ее из толпы воздыхателей, толкнет в свой джип и повезет туда, где он командует. А она слушаться должна.
Пока слушается. Любит. Даже прическу ему простила. Потому что выход нашла. Креативненький, как она говорит. «Он же от любви бесится. Это нормально», — так вот рассуждала она.
А потом нас жизнь развела на много лет.
Я иногда видела ее в телевизоре. Не столь свежую и светящуюся как раньше, но по-прежнему красивую.
Слышала, что она опять одна.
А потом…
Эх, лучше бы этого не было.
Мы встретились случайно в одном ночном клубе. Я попала туда по работе, а она там была завсегдатаем. Причем таким, от которого морщились все: бармены, официанты, уборщицы.
Ленка тут практически жила. Знакомых по-прежнему было много. Все ей наливали, но торопились побыстрее от нее отвязаться, потому что общаться с ней было невозможно.
Я вначале обрадовалась, увидев ее.
— Ты с кем? — Это был первый вопрос Ленки.
Я ответила. Это был очень известный человек, много делающий для города. А я делала про него передачу.
— С этим козлом?! Да ты знаешь, что… — И Ленка поведала, где и когда она с ним была, сообщила, что мужик он говно, что не стоит ее мизинца. Что вообще ему страшно не повезло, что она тогда его не выбрала.
Я заикнулась о его помощнике, который тоже организовал свой бизнес.
Ленка меня перебила:
— А с этим… — тут она произнесла непечатное слово, — был у меня секс в машине. Уржаться можно! Не мужик, а тряпка. Как он мог чего-то добиться?
И пошли такие интимные подробности, от которых я, уже совсем не молодая женщина, начала краснеть.
Всё. Я уже не слушала.
Ленка так много всего и про всех знала, что мой опыт знакомства со «знаменитостями» был просто ничтожен.
Ленка распалялась все больше и больше.
— Закажи вискарика, я тебе еще много чего расскажу.
— Так мне это совсем не нужно. Я же не журналист, я не представитель желтой прессы, никого не хочу оскандалить.
— А жалко. — Ленка как-то сразу сникла. — Мне так хочется им всем отплатить.
— За что? За любовь к тебе?
— За то, что в жены не взяли. Поиграли и бросили. Мне сорок с лишним. Я никому не нужна. А у меня ни котенка, ни ребенка. А ведь все они бились за меня, хотели, жаждали, горы золотые обещали.
Ленка была пьяная. Она упала мне на плечо и начала задремывать.
Подошел официант.
— Вызвать такси? Мы так от нее устаем. Она ко всем привязывается. Требует, чтобы ее узнали, признали и отдали должное ее таланту. Спивается, а мы ничего не можем сделать… Такая девка была…
Официант вздохнул.
— А куда ее везти-то? — спросила я.
— В том-то и дело, что некуда. В последнее время она живет с матерью, а та ее в таком виде отказывается пускать.
Мы ехали по ночному городу. Ехали к матери Ленки, с которой у нее были очень сложные отношения. Мать была жесткой, упертой, не терпящей компромиссов.
У таксиста играла музыка 80-х, ностальгия подступила к горлу, Ленка, обмякшая, с размазанной по щекам тушью, лежала рядом. Она свернулась калачиком, была такая маленькая и беззащитная, что слезы сами потекли у меня из глаз.
Оказалось, что таксист уже знал эту дорогу, он возил Ленку не в первый раз.
Возле дома он сказал:
— Дозвонитесь сначала, я подожду, а то маманя может и не пустить. Тогда будем думать, что делать дальше.
Вышла мать Ленки. Нет, она меня не узнала, мы ведь виделись всего пару раз. Но, увидев, кого мы привезли, выдохнула:
— Опять нажралась. Как я устала! Помогите занести домой!
Таксист помнил нашу Ленку молодой и известной и не желал расставаться со своей былой мечтой. Он донес мою подружку до пятого этажа. Как мешок с картошкой — перекинув через плечо. Аккуратно положил ее на диван.
— Если что, звоните, вот моя карточка. Очень она мне, — он повернул голову к дивану, где спала расхристанная Ленка, — нравилась. Помогу, если что. Оказывается, что им еще хуже, чем нам, простым людям.
Мы сидели с Марией Спиридоновной на кухне. Ее строгость, которой я так боялась в молодости, с годами как-то растворилась, глаза смотрели не сурово и оценивающе, как раньше, а как-то понимающе и по-доброму. Она налила мне чаю, поставила конфеты, и разговор потек сам собой. Про Ленку, про жизнь, про то, что красота — это не помощник, а враг женщины. Что верно утверждение «не родись красивой, а родись счастливой». Про мужчин, которые, расставаясь с Ленкой, отняли у нее все: жилье, машины, их же подарки.
Она вздыхала и бесконечно помешивала давно остывший чай.
Что делать с Ленкой, она не знала. Видела, что та погибает. Но не могла взять в толк, как и чем помочь, потому что дочь все ее попытки как-то изменить ситуацию воспринимала в штыки. Мария Спиридоновна лишь надеялась, что вернется один из тех, кто добивался руки и сердца дочери, и все вновь станет как раньше.
А как такое может случиться?
С телевидения вот уже несколько лет как уволили. Не нужна стала. Пришли молоденькие, дерзкие, без комплексов.
Мария Спиридоновна помешивала свой чай и ждала моего совета, вдруг я скажу что-то такое, что завтра изменит ее жизнь. И жизнь ее дочери.
А я не знала, что говорить.
Потому что Ленка уже жила в другом мире. В том, где каждый был не прав, потому что выбрал не ее. Ее, самую лучшую, самую желанную, самую красивую.
И мы все были в этом виноваты.
Я вышла от уставшей и измотанной Марьи Спиридоновны уже за полночь.
Знакомая машина стояла у подъезда. Таксист явно ждал меня.
— Ну как вы? Как мать? Лена проснулась?
Я была очень удивлена таким вниманием со стороны чужого человека.
— Удивляетесь? А я до сих пор ее фотографию храню, которую она мне на бегу подписала. Не женщина, а мечта. Так хотелось бы ей помочь… А может, отвезти нам ее в такое место, где пить нельзя, где нужно много работать, чтобы выжить?
— Это как в сказке про Дроздоборода, чтобы она поняла свое счастье, поняла, что она кому-то нужна, что ее любят?
Таксист как-то сразу поник:
— Увы, я уже не могу быть сказочным принцем. Семья у меня, двое детей. Только если кому-то ее поручить…
Мы снова ехали по ночному городу. Говорить не хотелось. Каждый понимал, что словами тут не поможешь и ничего не изменишь.
А я почему-то вспоминала ту смеющуюся Ленку, которая так весело потешалась над собой и своими проблемами. Была весна. Ей было слегка за двадцать, и мир был таким пленительным, манящим, многообещающим.
А ведь сейчас за окном снова была весна. Только хмель сирени и яблонь уже не кружил голову. Молодость прошла.
Ах, Ленка, Ленка, моя несостоявшаяся подруга. Моя ускользнувшая мечта о счастливой и сказочной жизни. Моя упавшая звезда.
Я впервые поняла, что очень рада, что родилась обыкновенной. Рада, что меня не преследовали поклонники, что я не ждала принца на белом коне. Что я просто жила. И что я очень счастливая женщина.
Мои книги вы легко найдете в интернете. Вот эта история вошла в книгу “Осколки”
Эта маленькая девочка никогда и никуда не исчезнет.
Даже если вам уже будет 90.
Потому что эта девочка – вы.
С ее обидами, воспоминаниями, болью, первой любовью, с невыплаканными слезами.
Только во сне мы позволяем ей вернуться и говорить с нами честно.
В любом другом случае мы отмахиваемся от нее как от назойливой мухи, как от химеры, которая приходит как всегда в неположенное время, как от глупых воспоминаний.
Мы отрекаемся от себя.
Прикидываемся взрослыми, умными, все понимающими.
И лишь во сне позволяем себе быть настоящими.
Мы плачем, просим прощения, мы хотим быть лучше.
Но утром нам кажется, что это был сон.
И это вообще не про нас.
И мы опять обманываем себя
И предаем ту девочку, которая в нас живет.
Как, как быть настоящей?
Как оставаться той девочкой?
Как жить по-честному, а не так как надо.
По – честному к душе.
Ах, моя девочка!
Мы опять будем плакать ночью.
А утром я надену деловой костюм и деловое лицо и постараюсь тебя забыть.
Точнее себя
До следующей ночи.
Когда мы снова будем летать на качелях, а соседский мальчик будет нас раскачивать. Высоко-высоко.
Пока мы вновь не проснемся.
Там, где нет качелей, и мир кажется серым и унылым.
Не мети мне на косы, – женщина пела, убирая квартиру перед праздником. Мельком взглянула в зеркало и со вздохом отвернулась. Да, песня про нее. Такая же грустная и подводящая итоги жизни. Женщины, которая по-прежнему хочет любви.
